Когда кажется, что все сумасшедшие

Спектакль не только о прошлом, но и о настоящем

Уже, кажется, ни для кого не секрет, что за именем драматурга Игоря Вацетиса скрывается замечательный актёр и режиссёр Сергей Юрьевич Юрский.

Новый спектакль “Reception” поставлен все тем же Юрским на сцене столичного Театра имени Моссовета в излюбленном стиле автора – это абсурд, с включением политической сатиры. Сюжет такой: в некоем городе есть крупный отель, где на протяжении многих лет останавливались иностранцы. Сотрудница отеля на рецепции автоматически отвечает на звонки на английском так, будто ещё живет в прежней реальности, хотя выясняется, что все иностранцы давно уехали. Удивительно, но несмотря на иностранное слово reception над стойкой и современную обстановку над сценическим отелем почти сразу повисает едва уловимый, но стойкий дух СССР. Это как если бы вы зашли в любое официозное здание того времени с его красными ковровыми дорожками.

В процессе выясняется, что отель оказался эпицентром пандемии. Возникла острая опасность распространения вируса болезни Альцгеймера. Довольно часто при обсуждении ситуации в стране, участники споров, дебатов используют психиатрические термины: бред, психоз, шизофрения. Все это означает грубое нарушение восприятия вплоть до подмены реальности. Проще говоря, все обвиняют всех в сумасшествии.

Сергей Юрьевич выбрал болезнь, которая представляет собой разрушение памяти. Метафора очень интересная и не такая простая, как может показаться на первый взгляд. На поверхности идея о всеобщем оглупении (деменции-слабоумии). В психологии, как и в театре, метафора является способом мыслить более объёмно. Что же такое эпидемия болезни Альцгеймера?

Память – функция, помогающая воспринимать, синтезировать и хранить информацию. Очень важная функция. Благодаря ей мы можем осознавать, кто мы, откуда, кем были, кем являемся сейчас и какие у нас перспективы. Но эта функция может оказаться опасной, ведь она хранит данные не только о героических событиях, но и о позорных, даже преступных поступках, то есть иногда бывает выгодно память утратить.

И вот откуда ни возьмись вирус Альцгеймера поражает массы. Отметим, что разрушение памяти при этой болезни происходит не одновременно, а фрагментарно. На протяжении какого-то времени осколки настоящего и прошлого существуют одновременно, а воспоминания как бы раскручиваются в обратном порядке. Примерно то же самое происходит и на сцене, где оказываются рядом как «новые люди» (совсем недавно широко использовалось понятие «новый русский»), так и «люди-атавизмы».

Из хорошо узнаваемых образов есть бизнесвумен, собственница отеля, женщина решительная, но нервная. Есть заместитель директора отеля Анциферов, несущий какую-то ересь всегда невпопад, «человек-скафандр», по меткому выражению автора, внутри него что-то происходит, вовне – тоже, но это никак не пересекается. Тоже узнаваемый то ли типаж, то ли способ существования.

Постепенно на сцене появляются персонажи, как будто сошедшие с киноэкрана советских времён. Рабочий Валера, вроде как случайно попавший во всю эту передрягу, не пытаясь вникнуть в суть происходящего, постоянно спрашивает «а я тут при чём?» Аллюзия, отсылающая к фильму 80-х, где сотрудник отдела по охране труда всё задавал один и тот же вопрос сослуживцам: «так что с нами будет, нас сливают или что?».

Он же произносит, как казалось ушедшую в постыдное прошлое, но нет, вечно живую, до отвращения страшную формулу: «я всё подпишу». Другой персонаж бригадир Савельев с глуповатым лицом всё рвется опустошить бар, воодушевлённо притаскивает ящик водки. Кроме водки у него еще есть большая радость и предмет гордости – новый «титул»: «я ж теперь не просто так, я понятой».

Понятой он, поскольку вместе со всеми был вызван «наверх» неким вежливым, но непреклонным голосом. Тот же прием использует Сергей Юрьевич в спектакле «Предбанник», но если 20 лет назад это был голос режиссёра, то здесь напрашивается образ сотрудника КГБ, если не самого «Царя». Уж очень робеют все направляющиеся «на ковёр».

Образ царя кажется универсальным для русского человека. Это вечная неутолимая жажда в идеализированной родительской фигуре, которая научит, как надо жить. Этот образ может быть спроецирован на что угодно, лишь бы кого-то почитать и кому-то подчиняться. Получилась мозаика из фрагментов российского и советского с неизменно присутствующими во все времена «людьми из органов». Терпкая смесь самиздата, кухонных бесед шестидесятников и перестроечных смелых идей.

Монолог героя самого Юрского о reception, том особом месте, где происходит отбор, перекликается со схожей темой уже упомянутого спектакля «Предбанник». Тогда в перестроечные времена герой Юрского предсказывал нам переход из предбанника в баню. Теперь нас сортируют на рецепции, то есть мы опять в чистилище.

В шестидесятые сатира была способом сохранить мышление, не утратить связь с реальностью, не позволить поразить себя болезнью Альцгеймера и хотя бы таким образом выразить протест. Слишком страшные были времена, когда лишь единицы смельчаков рисковали, заявляя своё мнение открыто, как это было в 1968: восемь, а потом семь. Перестроечные времена нуждались в сатире как в способе говорить правду, пробовать её на вкус, смеяться открыто, свободно, а не узким кругом, втайне опасаясь доносов.

Коварство болезни Альцгеймера ещё и в постепенном и безвозвратном угасании критики к своему положению. Поначалу человек осознает свою болезнь, горюет, старается ей противостоять, но затем шаг за шагом разрушаются его нейроны. Вместе с памятью угасают высшие эмоции, появляется уплощенность, грубость, агрессия. Да, и чувство юмора исчезает напрочь. Так что не знаю, кому и над кем теперь смеяться.